Что такое «синдром заложника»?
Согласно телефонным звонкам, поступающим в течение сегодняшней ночи, утра и дня из зала бывшего ДК Московского шарикоподшипникового завода, захваченного вечером 23 октября группой террористов, а также судя по сообщениям некоторых СМИ, многие из заложников уже подвержены так называемому «Стокгольмскому синдрому».
Этим термином обогатил все языки мира захват заложников в Стокгольме. Термин возник в результате террористического акта в шведской столице в начале 70-х годов XX века. Два террориста удерживали в захваченном ими банке заложников в течение недели.
В результате заложники встали на защиту террористов и даже оказывали сопротивление попыткам полиции освободить их. Впоследствии две женщины из числа заложников обручились со своими бывшими захватчиками.
Вот как описывается «синдром заложника» в "Справочнике для журналистов, работающих в зоне военных действий":
«Став заложниками, люди меняются. Сначала почти у всех возникает шок и расщепление представления о том, что же случилось. В этот момент у некоторых ставших заложниками как бы срывается с предохранителя пружина протеста против совершаемого насилия, взрывается тяга к спасению. Такой человек кидается бежать, даже когда это бессмысленно, бросается на террориста, борется, пытается выхватить у него оружие. В подобных случаях взбунтовавшегося заложника террористы чаще всего убивают».
В основном же оказавшиеся в заложниках люди ведут себя следующим образом.
Нетерпеливо отчаянные. Таких от 0 до 0,5%. Но при этом таких может стать много больше (до 60%), если «нетерпеливые» разожгут своей безрассудной отчаянностью так называемых «истероидных».
Если «истероидным» женщинам в критических ситуациях свойственны плач, причитания, метания с воплями и рыданием, то мужчины-истероиды становятся агрессивны. Они отвечают злобой, остервенелостью на всякое давление, притеснение. Чем больше их давят экстремальные обстоятельства, тем больше в истероидах сопротивления. Оно может стать стойким или накапливаться и взрываться. Их сопротивление врагам или опасным обстоятельствам может стать героическим.
В разгар трагедии заложникам наиболее полезны те из их числа, кто несгибаем перед невзгодами, разумно смел и осторожен. Стрессовое давление укрепляет их стойкость. Они морально поддерживают других. Их может быть 5-12% среди заложников. Стойкие помогают пережить заточение другим.
Среди заложников много мятущихся в своем прилюдном одиночестве. Таких может быть 30-50%. Они морально подавлены, психически оглушены. Их страдание заглушает все прочие чувства, мешает общению. У таких заложников монотония тягостного переживания страха и беспомощности может сопровождаться шизоидными явлениями. Чем дольше, сильнее, трагичнее давление экстремальных обстоятельств, чем глубже психическое изнурение заложников, тем больше их становятся такими, не находящими ни в чем и ни в ком поддержки, ищущими спасения в себе, находящими только душевное мучение. Им надо помогать.
Остальные, чем дольше заложничество, тем сильнее сближаются с захватившими их террористами. Их два типа. От 10 до 25% делают это с расчетом, почти сознательно, чтобы улучшить хоть сколько-нибудь свое существование, уменьшить угрозу террора лично для себя и своих близких. Это «приспешники» террористов.
Есть расчетливо-разумные, и только слабость, надлом души или великий страх за близких людей толкает их к коллаборационизму. У таких людей самооправдание: «Жертвуя собой, мы для пользы других пошли служить врагам. Мы не «предатели», а тайные «свои».
Но есть расчетливо-злобные. Служа врагам, ищут возможность возвыситься при новой расстановке сил. И удовлетворить свои комплексы. Конечно, за счет слабых заложников, притесняя их или, напротив, милостиво помогая. Последнее им даже приятно, а после освобождения послужит оправданием их пособничества террористам.
И, наконец, остаются 20-30%. Чем дольше заложничество этих людей, тем сильнее они ощущают некую родственную близость с захватившими их террористами, разделяя с ними их переживания и неприязнь к спасителям. Эти заложники и после освобождения сочувствуют захватчикам, защищают их, арестованных. Опасность, общая для террористов и удерживаемых ими заложников, сплачивает, «роднит» одних с другими.
При штурме осажденных террористов возникает не только «братство по крови», которая может быть пролита и ими, и заложниками. В такой ситуации начинают действовать рефлексы поиска защитника (сильного, властного) и возникает психологическая спайка «подвластных» и «властителей», если «властители» в чем-то уравнены с «подвластными»: общей опасностью, общими невзгодами, общей добычей, общей радостью спасения от смерти – и человечно, участливо относятся к «подвластным».
Чеченцы наделены этноархаическими рефлексами в отношении к пленникам как к уважаемой ценности. Они относились к заложникам с видимой доброжелательностью. По рассказам некоторых свидетелей, в городе Буденновске чеченцы, видя начало штурма больницы, в которой они укрылись, укрывали и успокаивали заложников. В поселке Первомайский руководитель чеченцев Салман Радуев обходил заложников, успокаивая их, рассказывал о последних событиях.
В отличие от многих других террористов осажденные чеченцы сохраняли детскую игривую лихость. Громкая трансляция танцевальной музыки, обычно повергающая осажденных в уныние, у чеченцев в Первомайском вызывала неподдельную радость и пляску. Это ободряло и заложников, «роднило» их с чеченцами, пробуждая детские рефлексы.
Даже когда расстреливали кого-то из заложников, срабатывал психологический механизм по принципу «разделяй и властвуй». Люди, оказавшиеся в привилегированном положении, при стрессе, как правило, отворачиваются от обреченных.
Появляющиеся у некоторых людей при стрессе инфантильные (детские) реакции: поиски родителя, сильного вершителя судьбы ребенка, родителя, «казнящего и милующего», при этом остающегося «родным», более того, чувство «родственности» может крепнуть при «насилии во благо наказуемому».
При «синдроме заложника» страх перед террористами и стремление убежать превращается в болезненную любовь и привязанность к террористам. Сплав «игривой детскости» и «мужественности» чеченских боевиков привлекает, завораживает многих, заставляет ими гордиться, а кого-то и следовать им.
При указанных различиях все заложники одинаково несчастны под гнетом ужаса смерти, униженности, беспомощности и полной неопределенности судьбы. Многие из них после освобождения нуждаются в психологической помощи, а то и в лечении душевных и телесных расстройств.
Я вот задумываюсь как бы себя повела в такой ситуации, можем ли мы это знать зарнее? Можем ли мы предугадать поведение наших близких, оказавшихся в такой ситуации?
По другую сторону барикад: паника нарастает. По данным Лента.ру увиличилось количество звонков на горячии линии по экстренной психологической помощи. Люди бояться, их пугает собственная незащищенность. Врачи рекомендуют с ослабленной неустойчивой психикой не смотреть новости, не углубляться в проблему. Но блин и с устойчивой психикой несладко. Сейчас мне мое состояние напоминает тоже, что было после взрывов на Пушкинской и в Волгодонске. Безысходность, отчаиние, грошевость человеческой жизни и злость от всего этого. А что чувствуете вы?
где?