Мои любимые стихи

[Akrill]

Рассуждали поэты о чести... Читали стихи,
Высекавшие искры из самых бессовестных душ.
Были песни свободны от всякой словесной трухи
И на жертвенный подвиг немедленно звали к тому ж.
Лишь один опоздал поучаствовать в их торжестве.
А когда появился - заплакал: “Не дайте пропасть!
Я по злобе людской без вины обвинён в воровстве...
Поручитесь, прошу вас, что я неспособен украсть!
Среди белого дня надо мной разразилась гроза!
Неужели позволите, братья, втоптать меня в прах?..”
Но молчали поэты и лишь отводили глаза:
Ведь у каждого только одна голова на плечах.
Нет, конечно, любой обвинённого издавна знал.
И стихами его восхищался, и был ему друг.
И, конечно, никто не поверил, что этот - украл.
Но чужая душа, как известно, - потёмки: а вдруг?..
Уходили поэты, спокойствие духа храня,
Отвернувшись от слез: пусть во всём разберётся судья!
Им ещё предстояло назавтра стихи сочинять
О величии дружбы, о “жизни за друга своя”...



Из книг Семеновой

[Akrill]

Пол-России в дыму,
Дымом застланы дали,
Наши судьбы подобны горячечным снам.
Все, что мы не смогли,
Все, что мы потеряли,
Пусть зачтется когда-нибудь все-таки нам.
Наше страшное время,
Безумные годы!
Господа либералы, народ вас надул!
Вы молили сто лет:
Дайте волю народу!
Он устроил из воли кровавый разгул.
Что творится с Россией?
Что с русской землею?
Не росою, а кровью умыта она!
Император расстрелян
Со всею семьею,
Брата вешает брат - вот такая война.
Всюду смерть, всюду хаос,
Расстрелы, застенки,
Как спасти нам державу от этих людей,
Если цвет русской нации
Гибнет у стенки,
Если женщин они не щадят и детей?
Ах, жива ли Аннет?
Помню первые встречи,
Как гуляли мы с ней в златоглавой Москве...
Ныне голод у них,
Топят книгами печи,
Да над трупами бьется и х флаг в синеве.
Отступаем. Деникина
Взяли за глотку,
И все дальше и дальше те прежние дни...
Ну а в наших домах
Мужичье хлещет водку,
И блюют на шедевры искусства они.
Весь охвачен народ
Разрушительной страстью,
Но ему непонятно средь воплей лихих,
Что устроят о н и
Узурпацию власти,
Диктатура же хамов страшнее других.
Это поняли мы,
Но пред н и м и бессильны,
Если с н и м и народ, если люди глупы...
На кострах красных флагов
Сгорает Россия
Под восторженный рев полупьяной толпы.
Мы прижаты к реке,
На исходе патроны,
Скоро выкосит нас большевицкий свинец.
Господа офицеры,
Срывайте погоны -
Наше дело проиграно, это конец!
За границу бежать?
Непонятно вам, что ли,
Русский я, и иного мне выход нет -
Выйду в русское поле,
Широкое поле,
На закате приставлю к виску пистолет...



Нестеренко

[Akrill]

В смиренных дев обители девчушка
Жила и коз пасла, но раз простушка
Пиратами замечена была,
Когда на берег моря забрела.
В день знойный всех манит его прохлада,
Пастушка освежиться в волнах рада,
Но вот что вам, друзья, узнать пора:
Подруги ее звали Ак-Дара.

Девчонка моментально оголилась
И в волны голубые погрузилась.
У всех пиратов слюнки потекли,
Они в окрестных скалах залегли,
Но лишь чистюля вышла из воды –
Накинули ей на руки путы.
Ах, если б не полдневная жара,
Злодеям не досталась Ак-Дара!

Корабль пиратов поднял паруса,
А в мыслях их лишь девичья краса.
И чтоб добычу честно поделить,
Чтоб очередь свою не пропустить,
Команда кости начала метать,
Но всех смог капитан переиграть.
Так девушка досталась главарю –
Кровавому убийце Бабирю.

Печален юной пленницы удел –
Мерзавец ею силой овладел,
Но так она понравилась ему,
Что больше не досталась никому.
Изрядно золотишка он отдал
Тому, кто спорить с ним не пожелал,
Задир же, я вам точно говорю,
Жестоко изувечил Бабирю...

И год, и два несчастная девчонка,
Как сорванная с якоря лодчонка,
С пиратами скиталась по морям,
Неся разор купеческим судам.
Забыв девичий стыд, пила вино,
Любовникам утратив счет давно,
Не зря кричал: «Дождешься – запорю!» –
На Ак-Дару ревнивый Бабирю.

Не раз клинок случалось обнажать
Злодею, чтобы девку отстоять,
И вот в таверне старой «Полгроша»
Он в сердце получил удар ножа.
Задумал Ак-Дару на ложе взять,
Команду Бабирю к рукам прибрать,
Корабль его присвоить злой пират,
Которого все звали Казарат.

И все бы вышло так, как он хотел,
Никто ему перечить не посмел –
Умен жестокосердный лиходей,
Посулами умел привлечь людей,
Кого ж не обмануть, не устрашить,
Готов он был купить или убить.
Все получалось, дело шло на лад,
В одном лишь просчитался Казарат.

Напрасно Ак~Дару он возжелал,
Вонзила она в грудь ему кинжал.
Собрав команду, справила поминки
По Бабирю, но ни одной слезинки
Не пролила, себя же объявила
Наследницей его – вот шуму было!
Но в море вышло судно на заре,
Подвластное отныне Ак-Даре.

Одних ласкала, а других поила,
Кого-то острой сталью поразила –
Недаром девка шлялась по морям.
Ни в чем не уступая морякам,
Умела паруса спустить, поднять,
Могла и за штурвалом постоять,
И даже волны высотой с гору
Нисколько не пугали Ак-Дару...

Пираткой стола бывшая пастушка,
Ее и закадычная подружка,
Пожалуй, не узнала бы, когда
На абордаж брала она суда.
Один корабль взяла, второй и вот –
Флотилию пиратскую ведет.
И в городах прибрежных детвора
Дрожала, слыша имя Ак-Дара.

Пиратский флот торговле угрожал,
Суда топил, селенья разорял,
И чтоб лихую девку обуздать,
Злодеев чтоб примерно наказать,
Эскадры три из трех приморских стран
Пустились в путь. Но на море туман
Затем и шторм им нанесли урон,
Хоть вел эскадры славный Либерал.

Корабль его на риф забросил шквал,
Готовиться стал к смерти адмирал.
Эскадры разметало – не собрать,
И помощи им неоткуда ждать.
Остался путь один – идти на дно,
Однако так судьбою суждено,
Что был – вот смех! – пиратами спасен
Отважный, знатный, умный Либерон.

Приметив средь спасенных адмирала,
Его пиратка убивать не стала,
Решив сперва красавца допросить,
Помучить, а потом уж порешить.
Но чем она с ним дольше говорила,
Тем более к нему благоволила,
И в результате с ночи до утра
Беседовала с пленным Ак-Дара.

Ах, если б они только говорили!
Так нет, еще друг друга полюбили,
Забыв, что жизнь превратностей полна
И ненависть их разлучить должна.
Меж тем в злодейском флоте главари,
От зависти пуская пузыри,
Гудят, как будто злая мошкара,
Над ухом: «Предала нас Ак-Дара!»...

Пираты гневно начали роптать:
«Прольется кровь! Беды не миновать!
Прикончить Либерона надо нам!
Предательницу пустим по рукам!..»
От слов недолго к делу перейти.
Но худо, кслъ расходятся пути
Соратников. Одни кричат: «Ура!»
Другие: «Чтоб ты сдохла, Ак-Дара!»

Пока злодеи шумно препирались,
Любовники ничуть не растерялись:
Собрав друзей на лучшем из судов,
Дождались, когда ночи пал покров
На море, и ударились в бега.
С тех пор их не видали никогда.
Вот так-то и петли, и топора
С любовником избегла Ак-Дара.

Погоню собирались снарядить,
Но власть злодеи начали делить.
А тут и три эскадры налетели,
Те самые, что в шторме поредели.
Взялись они разбойников крушить
За убиенных всех в лапшу рубить.
И не было ни щели, ни норы,
Где б спрятались пираты Ак-Дары!

Злодейский флот отправлен был ко дну.
Желая отыскать еще одну,
Последнюю пиратку, якоря
Эскадры не бросали и моря.
Избороздили вдоль и поперек,
Но было им, конечно, невдомек,
Что в пальм тени проводит вечера
С любовником пастушка Ак-Дара.

Что миром ее полнится душа,
Что в руки не берет она ножа,
А с коз снимает шкуры Либерал,
Который в нее по уши влюблен.
Их не сыскали – велика ль беда?
Злодейства позабыты навсегда,
Ведь – верите ли? – только комара
Убить способна ныне Ак-Дара!



Из книг Молитвина

__________________________________________

Готовый сюжет для фанфика, не правда ли?

[ Это сообщение было отредактировано: Akrill 2007-06-22 16:16 ]

[Akrill]

Он был внезапным, твой ночной звонок,
я в полусне всего не понимала,
а ты шептал, что очень одинок
и нету сил писать судьбу сначала...
Что жизнь глупа, как этот хмурый дождь,
разбросанный в холодных, серых лужах,
что никого на свете ты не ждешь,
и никому на свете ты не нужен.
И что от липкой грязи на душе
так хочется заснуть и не проснуться,
шагнуть в окно на пятом этаже
и никогда обратно не вернуться.
Что 26 быть может не вполне,
но 27 - уже невыносимо,
а я была, как прежде, в полусне
и ничего о главном не спросила.
Сказала только: "А кому легко?
Ты думаешь, что все живут прекрасно?
И что твоя удача далеко, и что
твоя судьба совсем напрасна?
Но это глупо, знаешь, нужно жить,
не списывая боль в "ошибки роста",
шагнуть в окно и обо всем забыть -
так не бывает, это слишком просто..."
"Не просто, - ты сказал сквозь горький смех, -
совсем не просто, а такая малость..."
И в голосе твоем был жалкий смех,
да серая осенняя усталость.
"Не важно, извини, что разбудил,
да, ты права, все это глупо очень.
Забудь про все, что я наговорил,
спасибо, что ты есть, спокойной ночи..."
Гудки отбоя резанули слух,
но не острее, чем твое "не важно",
и на часах застыло два без двух
и мне вдруг стало холодно и страшно.
"Не важно!" - это твой ответ всему,
ночь обернулась злобной черной кошкой,
я поняла, куда и почему
сегодня опоздала неотложка...



Morgot

[Akrill]

Девять дней отступали
До последней земли.
Скольких мы потеряли
В придорожной пыли!
В этом парке у моря
Будем насмерть стоять -
Просто некуда более нам отступать.
А за нами морские
Волны лижут гранит.
А пред нами Россия
Пыльной степью лежит.
Пыль стоит над степями
От ударов копыт,
Черный дым над полями
Поднимаясь, летит.
Над последней стоянкою
Запылает закат,
И нагрянет с тачанками
Их передней отряд.
Остаемся на месте,
Смерть сумеем принять,
Жизнь отнимут, но чести
Им у нас не отнять.
Боже наш, боже правый,
Где же правда твоя?
На обломках державы
Вопрошаю тебя!
В этот вечер навечно
Обратимся в ничто,
Все мы грешны, конечно,
Но Россию - за что?
Натерпелась немало
От минувших веков,
Но еще не бывало
С ней таких катастроф.
Этот новый мессия
Все сметет, что же даст?
Вдруг не сможешь, Россия,
Ты стерпеть в этот раз?
Небо синее, синее,
Дали в дымке пусты.
Мы пред нашей Россиею
Оставались чисты,
Но теперь умираем,
Не спася - погубя!
На кого оставляем, Россия, тебя?
Ах, Россия, что сделают
Эти люди с тобой,
Все снесут неумелою
Жадной, грубой рукой.
Мчит слепая стихия,
И куда занесет?
Ах, Россия, Россия,
Ты прости нас за все!
Ты прости нас, Россия,
Тебе были верны,
Но сегодня бессильны
Прежней славы сыны.
Нам испить эту чашу,
Как горька в ней вода!
Это общая наша
Вина и беда.



Нестеренко

[Akrill]

То, что мой друг бывал жесток со мною,
Полезно мне. Сам испытав печаль,
Я должен гнуться под своей виною,
Коль это сердце - сердце, а не сталь.

И если я потряс обидой друга,
Как он меня, - его терзает ад,
И у меня не может быть досуга
Припоминать обид минувших яд.

Пускай та ночь печали и томленья
Напомнит мне, что чувствовал я сам,
Чтоб другу я принес для исцеленья,
Как он тогда, раскаянья бальзам.

Я все простил, что испытал когда-то,
И ты прости, - взаимная расплата!



Шекспир
(перевод Маршака)

[Akrill]

Расскажу я вам, люди,
Не совсем чтоб о чуде -
Будет прост мой недолгий рассказ.
В рыжей шкуре я бегал
И любил человека:
Это счастьем зовётся у нас.
Сын старинной породы,
Я нанизывал годы,
Ликовал, отмечая весну.
Время мчалось недаром -
Стал я сивым и старым
И однажды навеки уснул.
Вытер слезы хозяин:
“Больше ты не залаешь,
Не примчишься, как прежде, на зов.
Спи спокойно, мой милый...”
Но какая могила
Удержала собачью любовь?
Убегать беззаботно,
Оставлять без присмотра
Тех, кого на земле защищал?!
Да когда так бывало,
Чтоб меня не дозвались,
Чтоб на выручку я опоздал?..
... А потом было вот что.
Как-то зимнею ночью
Возвращался хозяин домой.
Я - по обыкновенью -
Бестелесною тенью
Провожал, укрываемый тьмой.
Было тихо вначале,
Только сосны шептали
Да позёмка мела под луной...
Недоступную взгляду
Я почуял засаду
У развилки дороги лесной!
“Что, хозяин, мне делать?
Мне, лишённому тела,
Как тебе на подмогу успеть?..”
Я рванулся из тени,
Из нездешних владений,
И возник перед ним на тропе!
Перед смертью-старухой
Я не ползал на брюхе,
Не скулил, не просился назад.
Под напором свирепым
Просто лопнули цепи -
“Поспеши, мой хозяин и брат!”
Изумлён нашей встречей,
Он пошёл, не переча,
Доверяя любимому псу,
По тропе безымянной
Прочь от тех окаянных,
Затаившихся в тёмном лесу.
И до самого дома
По дороге знакомой
Мы дошли, точно в прежние дни.
Как бывало - бок о бок...
Лишь следы по сугробам
На двоих оставались одни.



Из книг Семеновой

[Akrill]

От зари до заката
Я стремился куда-то,
Опасаясь промедлить в этой жизни хоть миг.
К горным пикам от моря
И от счастья до горя
Я спешил и чего же в этой жизни достиг?

То сражаясь с врагами,
То пируя с друзьями,
Цепенел я от стужи, умирал от жары.
То безумно влюблялся,
То поспешно прощался,
Счастье в вечном движенье, думал я до поры.

Города и селенья,
Будни и воскресенья
В пыльной дымке исчезали, таяли в дожде,
Робкие признанья,
Жадных тел слиянья
В памяти размыло, словно знаки на воде...

Все тревоги, сомнения,
Богохульства, моления
Обращаются пеплом в догоревшем костре.
А удачи, победы,
Неприятности, беды
Блекнут так же, как звезды в светоносной заре.

Что ж осталось в итоге
Бесконечной дороги
В ожидании чуда, где-то там – за углом?
Только скрипы уключин,
Только ветер певучий
Да простор необъятный, шум воды за бортом...

Ни друзей, ни любимой,
Ни сторонки родимой,
Сколь по свету ни шастай, все чужое кругом!
Мне б проснуться, очнуться,
Мне назад бы вернуться,
Но куда возвращаться, не построивши дом?..



Из книг Молитвина

[Akrill]

В светлых дворцах - приемы, пиры, балы,
Золото отражается в хрустале...
Здесь - облевали землю свинцом стволы,
Красное солнце прячется в дымной мгле.
С пеплом смешалась, с кровью ушла в песок
Вера в людей и прочая дребедень.
Тех, из дворцов, сюда бы на месяцок,
Даже на день - но только на этот день.
Рухнули фланги, фронт полетел к чертям,
Маршал бежал, и нету на нас суда.
Нам не помочь попавшим в котел частям -
Всем отступать! Пока еще есть, куда.
Всем отходить! Штыком не сдержать огня,
Крови довольно пролито за царей!
Все завершится нынче к исходу дня,
Впрочем, для многих даже еще скорей.
Эй, лейтенант! О н и скоро будут здесь!
Бросьте все тут, все ваши уже в пути!
Что? Где четвертый полк? Был, да вышел весь!
Поздно, нам ничего уже не спасти.
Черт вас дери, вам что, не ясен приказ?!
Пуля в живот - не средство уйти от бед!
В списки героев нынче включат не нас,
Нам не поможет слава былых побед.
Краткое слово "честь", как удар хлыста,
Гонит мальчишек в бой, как на север птиц...
Время кладет мазок поперек холста,
Больше не разобрать ни имен, ни лиц.
Как над горами гордо горит закат!
Словно костры идущих на смерть племен...
Ветер заносит пеплом следы солдат,
Трупы и клочья втоптанных в грязь знамен.
Все ни к чему, и зря мы прошли сквозь ад -
Враг победил. Столица нынче падет.
Хватит смертей. Не надо глядеть назад,
Горы укроют тех, кто до них дойдет.
В светлых дворцах - пожары, грабеж, резня,
Идолы и идеи уходят в тень...
Бой завершится нынче к исходу дня,
Но уцелевшим явится новый день.



Нестеренко

[Gaby]

Хорошие стихи, спасибо

[Akrill]

Gaby, да

_________________________________________________


Плакать в подушку. Плакать,
Желая себе - умри.
Слезы - скромная плата
За пустоту внутри.
Глухую - словно в картонной
Коробке. Боже, избавь,
От сна, чтобы в который
Раз провалиться в явь,
В бред, темно-красной болью
Исполосованный мрак.
Чтобы играть с любовью,
С огнем, принимать любое
Вранье на веру. И врать.


LenaS

[Akrill]

Мой голос мне не изменил,
Когда во тьму
Корабль мой без меня уплыл,
Когда в дыму
Мир пал, и лекарем от мук
Лишь смерть была.
И много ближе взмаха рук
Смыкалась мгла.

Мой голос мне не изменил,
Когда один
Я шел. И волей вражьих Сил
Мой Господин
Торил мне путь подземных рек
Средь черных скал.
И прищур демоновых век
Меня искал.

Мой голос мне не изменил:
Я шел и пел!
Я пел восставшим из могил:
Им свет не бел,
А сер. Я пел, и голос мой
Был надо всем!
И я живым пришел домой...
Теперь я нем!



Из книг Мазина

[Akrill]

Кто кого воевал - отошло, погрузилось во тьму.
Не о битвах и военачальниках будет рассказ.
Просто город был взят, и войска разгромили тюрьму,
И в глубоком и тёмном подвале увидели нас.
“Кто такие?” - “Ворьё и разбойники, конченый люд.
Мы купцов потрошили по дальним дорогам страны.
На руках наших кровь, мы творили насилье и блуд
И к паскуднейшей смерти за это приговорены!”
И сломавшим ворота понравился дерзкий ответ.
“Что за глупость - на площади вешать таких удальцов!
Собирайте мечи, выходите на солнечный свет:
Не окажутся лишними несколько добрых бойцов!”
Так мы стали законными чадами Бога Войны.
Там, где мы проходили, расти прекращала трава.
Не указ нам ни совесть, ни праздное чувство вины:
Бей, ты прав!.. Это - враг!.. Остальное - пустые слова.
За кого - не упомнить, но пьянствовали без вина
И рубили, рубили, и счёт не вели головам...
А потом неожиданно кончилась эта война
И войска разбрелись по давно позабытым домам.
Ну а мы? Нас не ждал ни далёкий, ни близкий удел.
И спокойною жизнью зажить мы смогли бы навряд.
Но бывает ли так, чтобы долго скучал не у дел
Бесшабашный, отважный и лютый наёмный отряд?
Обязательно сыщется в ссоре с соседом сосед,
Или чают подмоги для бунта в каком-то краю,
Или - бунт усмиряют... И так до скончания лет.
Это значит, что жив наш закон: заплатили - воюй!
Мы косили косой, мы рубили и били подряд
Без пощады любого, о ком говорили: “Вот враг!”
Да разгневались Боги... и кровью политый отряд
Превратили однажды в свирепую стаю собак.
Может, думали Боги - вот тут-то мы пустим слезу
И у храмовых стен завывать устремимся бегом?..
А ничуть не бывало! Ведь злые собаки грызут
Очень даже исправно любого, кто назван врагом.
- Псу не надобны деньги, он служит за вкусную кость,
За хозяйскую ласку, за коврик в непыльном углу,
За возможность кусать, изливать кровожадную злость...
И ему безразлично, служить ли добру или злу.
Вот и нас, превращённых, недолго снедала тоска.
Вмиг нашёлся хозяин для четвероногой орды.
Мы почуяли крепкую длань на своих поводках
И носами припали к земле: “Укажи нам следы!..”
И доныне мы носим обличье клыкастых зверей,
Чья забота сражаться, как только приказ прозвучит.
Если встретите нас - уходите с дороги скорей
И молитесь, чтоб мы не за вами летели в ночи...



Из книг Семеновой

[Akrill]

Что случилось со мной? Где моя безрассудная смелость?
Стало страшно куда-то свернуть, забываю дорогу.
Нет удачных стихов (может, просто не очень хотелось?),
И словарный запас иссякает, увы, понемногу.
Проявилась в глазах все отчетливей, горше усталость.
В тусклой меди волос белой тропкой осели снежинки.
Я хотела уйти, но без всякой причины осталась.
Я спешила на праздник, попала уже на поминки.
Я смеюсь, как и прежде, но смех стал какой-то скрипучий,
И лицо остаётся при этом уныло-серьёзным
А при шутках в свой адрес я злюсь и мрачнею, как туча.
Оказалось, что больше не нравятся красные розы.
Сомневаюсь во всём. Даже руки дрожат нервной дрожью.
Вроде любят меня, уважают, но это не греет.
Каждый день раздражает, как будто неправильно прожит.
Что случилось со мной? Неужели я просто старею?



Горе лукавое

[Akrill]

Здравствуй, Марк. Я пишу тебе в знойную пору,
Вечный город покоится в вечной истоме.
Феб нещадно палит обезлюдевший Форум,
Успокоились улицы, тихо все в доме.
Знаешь, Марк, мне здесь нравится меньше и меньше,
Что нам проку от войн этих и покорений?
Снова будут солдаты насиловать женщин,
Снова будут рабы умирать на арене.
Отправляются в цирк и плебей, и патриций,
Снова город упьется кровавою бойней...
Знаешь, Марк, мне ужасно тоскливо в столице,
Каково же в провинции? Впрочем, спокойней.
Пусть скучней, но спокойней - хочу я покоя,
Я устал от толпы, суеты бесконечной,
Что со мною - не знаю, но что-то такое
Угнетает меня в этом городе Вечном.
Мы воюем по-прежнему - сколько же можно?
В Риме больше рабов, чем солдат в легионах!
Мне теперь уже кажется - все мы ничтожны
Перед этой громадою порабощенных.
Всем народом Империи правит безделье,
А рабы наши трудятся хуже и хуже,
Вся Империя тонет в дурманящем зелье,
Изнутри мы не так уж прочны, как снаружи.
Только хлеба и зрелищ желают плебеи,
А патриции наши в разврате погрязли.
Мы жиреем, с рабынями спим и тупеем,
Мы в величье своем, как в болоте, увязли.
Вспоминаешь с невольной тоскою порою
Наше прошлое, то, чем горды несказанно,
Но немы и безжизненны бюсты героев -
Ныне век виночерпиев и куртизанок.
Цезарь наш предается себе сладострастью,
Из дворца не выходит, боясь покушений -
У наместников больше, по-моему, власти,
Безнаказанность их - знак грядущих крушений.
Наш закон одряхлел и буксует на месте,
Продаются чиновники наши и судьи,
И все шире поток верноподданной лести,
И все меньше порядка и силы, по сути.
Впрочем, что я пишу - ты и сам это знаешь,
Я, наверное, скоро покину столицу
И приеду к тебе, раз уж ты приглашаешь,
И в краях твоих, верно, решу поселиться.
Ничего изменить мы с тобою не в силах,
Так нет смысла стремиться ни к славе, ни к правде,
Остается спокойно дожить до могилы...
Вот и все.
До свидания, Марк.
Друг твой Клавдий.



Привет, Сергей. Как там дела у вас?
Еда еще встречается в природе?
У нас все реже. Копим про запас,
Да ждут подачек с Запада в народе.
На улице мороз. Метет метель.
Зима - весьма дрянное время года.
Но пятьдесят шестая параллель
Вообще не слишком балует погодой.
Столица Метрополии лежит,
Засыпанная грязными снегами.
Здесь время то безудержно бежит,
То тащится нетвердыми шагами.
И каждый здесь винит других, а сам
Способен лишь на слов напрасных трату.
Здесь мало верят собственным глазам.
Экс-коммунист здесь лидер демократов.
Здесь те, кто знают, не имеют сил,
А те, кто могут, не имеют чести.
Здесь я впервые некогда вкусил
Отчаяние, злость и жажду мести.
Друг друга здесь за ерунду убьют,
Пред властью же склоняются в поклоне...
По радио опять передают
Очередные вести из колоний:
Империя в агонии. Мосты
Горят. Мы станем княжеством, возможно.
Представь себе: в Москву поехал ты,
А здесь - граница, пошлины, таможня...
В Империи бардак и кавардак,
И он стремится к верхнему пределу,
А значит, будет кровь... И, если так,
Мы скоро тут останемся без дела.
Пора бежать. Пора, мой друг, пора!
Здесь скоро будет жарко. Очень жарко.
И эта необычная жара
Опасна для здоровья, как ни жалко.
Мне и сейчас достаточно тепло,
Поскольку я сижу у батареи...
Да, плоско. А уехать тяжело,
Поскольку мы с тобою не евреи.
В Кремле опять идет какой-то съезд,
Овец консолидируют с волками...
Все как обычно: волк мясное ест,
А дураки остались дураками.
Подумать: богатейшая земля!
А дуракам досталась. Вот в чем штука.
Карикатурным эхом Февраля
Звучат дебаты депутатов. Скука.
Мы не способны даже на Февраль,
Мы максимум годны для перестрелки!
Исчезли совесть, разум и мораль,
Осталась вера - в духов да тарелки.
От южных гор до северных морей...
Какая, к черту, нам нужна свобода?!
Мы превратились в полудикарей
Из некогда великого народа.
Народ достоин собственной судьбы:
Большевикам позволили мы править,
И значит, по натуре мы - рабы,
И на России крест пора поставить.
Точней, пятиконечную звезду...
Окончен путь. И где же достиженья?
Мы, в нами же построенном аду,
Для мира были предостереженьем.
Мы показали, как нельзя. И вот
Единственное, в общем, утешенье.
Теперь мы выродились. Вот исход
Семидесятелетнего крушенья.
Такие вот дела. За сим - пока.
Авось, найдем спасенье перед бурей.
Да примут нас другие берега!
С приветом из Первопрестольной.
Юрий.


Нестеренко

[Akrill]

А еще я, прости, мой славный, не верю в "завтра",
в бесконечное лето, в судьбу и в счастливый случай.
Знаешь, ложь во спасенье - она все равно не правда.
Ничего нам теперь не спасти, ведь не станет лучше
даже если все стрелки перевести на полночь,
даже если все зимние месяцы звать апрелем,
даже если закрыть все двери и нот не помнить,
даже если узнать, почему мы с тобой посмели
взбунтовался вчера против подлых бесполых тихих,
уползающих так поспешно с ноябрьским ветром,
одиноких ночей. Мой единственный, ты прости их,
полюби их как я: по-осеннему безответно.
Вот и все. По песчинкам просыпалось наше время.
Не осталось неровных слов на обломках судеб.
Мы смирились с миром, в котором телами стареем.
Не стареют души. Мы люди. Вчерашние люди.



Argentum

[Akrill]

Это было давно,
Да запомнилось людям навек.
Жил в деревне лесной
Старый дед с бородою как снег.
Кособочился тын
Пустоватого дома вокруг:
Рано умерли сын
И невестка, но радовал внук.
Для него и трудил
Себя дед, на печи не лежал,
На охоту ходил
И хорошую лайку держал.
Внук любил наблюдать,
Как возились щенки во дворе:
Чисто рыжие — в мать
И в породу её матерей.
Но однажды, когда
По-весеннему капало с крыш,
Вот ещё ерунда! —
Родился черно-пегий малыш.
«Знать, породе конец! —
Молвил дед. — Утоплю поутру...»
Тут взмолился малец:
«Я себе его, дед, заберу!
Пусть побудет пока,
Пусть со всеми сосёт молоко...»
Но пронять старика
Оказалось не так-то легко.
Вот рассвет заалел...
Снились внуку охота и лес,
Дед ушанку надел
И в тяжёлые валенки влез.
Снился внуку привал
И пятнистая шёрстка дружка...
Дед за шиворот взял
И в котомку упрятал щенка.
«Ишь, собрался куда!
Это с пегим-то, слыхана речь.
Что щенок? Ерунда!
Наше дело — породу беречь.
Ну, поплачет чуток,
А назавтра забудет о чём...»
...И скулящий мешок
Канул в воду, покинув плечо...
«Вот и ладно...» Хотел
Возвращаться он в избу свою,
Тут внучок подоспел —
И с разбега — бултых в полынью!
«Что ты делаешь, дед!
Я же с ним на охоту хотел...»
Внук двенадцати лет
Удался не по возрасту смел.
Только ахнул старик...
Не успел даже прянуть вперёд,
А течение вмиг
Утянуло мальчонку под лёд.
Разбежались круги
В равнодушной холодной воде...
Вот такие торги
И такая цена ерунде.
Без хозяина двор,
Догнивает обрушенный кров...
...А в деревне с тех пор
Никогда не топили щенков.



Из книг Семеновой

[Akrill]

Пой и пей, легко тому,
Кто в веселье жизнь проводит.
Смехом бей, гони чуму,
Грусть и скуку, коль находит.

Пусть девизом на щите
Будут: «Радость и победы»!
Так живи, чтобы к тебе
Не заглядывали беды.

Пусть друзья большой толпой
В дом приходят без причины,
И чтоб женщины с тобой
Были мягче мягкой глины.

Смейся в праздник, в будний день,
Быть улыбке – быть удаче.
Смех, как свет, рассеет тень,
И не может быть иначе!

Смехом бей, гони чуму,
Грусть и скуку, коль находит.
Пей и пой, легко тому,
Кто в веселье жизнь проводит!



Из книг Молитвина

[Akrill]

- Ты тоже заметил узор на морозном стекле?
Прижми меня ближе - мне страшно, но света не надо.
Наверное, это разлука оставила след -
Скелеты печей в городке, разнесенном торнадо.
Смотри, я прогрею окошко горячей рукой,
Но снова оно покрывается пленкой морозной.
Пока не замерзло - давай нарисуем другой,
Другой городок, где не знают наречия "поздно".
Там будет единственный дом с деревянным крыльцом,
Собака и кошка... и рыбки? Согласна, и рыбки...
Мои милый, морщинка твоя мне щекочет лицо...
Нет-нет, улыбайся... Мне нужно запомнить улыбку...
Ты помнишь, читал мне неделю назад перед сном:
Они жила долго и умерли вместе, в субботу.
Но впрочем, они в городке проживали ином,
А в нашем часы - это выдумка для идиотов...
Уже без пяти? Мы успеем, ну дай досказать!
А впрочем, не стоит. Все снова замерзло - потрогай...
Я знаю, ты плачешь, и можешь не прятать глаза...
Мы умерли вместе. Теперь будем жить с тобой долго.



Калоша счастья

[Akrill]

Отравиться любовью. Нелепо. Красиво.
На рассвете весны, в хороводе метелей
Или в сером тумане осенней капели?
Нам не вспомнить, когда. И забыть — не под силу.

Не желали. Не звали. И где пригубили
Эту чашу? Вдвоем или по одиночке?
Сердце сжалось, испив незаметную горечь -
И осыпались под ноги вольные крылья.

Нам не нужен полет: пусть соскучится небо
По счастливому крику беспечной свободы -
Мы согласны забыть одинокие годы,
Обретя на земле долгожданную небыль.

Наказанье? Проклятие? Чудо? Награда?
Но, завидуя, боги в сердцах отвернутся,
Если лозами пальцы и души сплетутся,
И в единое море сольются два взгляда...

Мир сияет украденным солнечным глянцем,
По-отечески нас обнимая за плечи.
Где-то в прошлом рассвет. Впереди — теплый вечер.
Мы отравлены, но не хотим исцеляться.



Из книг Ивановой

[Akrill]

Собирались наскоро,
Обнимались ласково,
Пели, балагурили,
Пили и курили.
День прошел – как не было,
Не поговорили.

Виделись, не виделись,
Ни на что обиделись,
Помирились, встретились,
Шуму натворили.
Год прошел – как не было,
Не поговорили.

Так и жили наскоро,
И дружили наскоро,
Не жалея тратили,
Не скупясь дарили.
Жизнь прошла – как не было,
Не поговорили.

[wasp]

У меня их сотни - любимых. Калошу Счастья /она же Никому не говори и Стеклянная Галка/, а также Argentum /она же Песочные часы/ хорошо знаю по стихире. С Галкой даже перекидывались экспромтами, бывало... Попозже найду те её стихи, которые меня зацепили. А сейчас помещу тут два стихотворения Марины Цветаевой. При чём первое не дописанное... однако всё равно одно из моих любимых.

Твои .......... черты,
Запечатлённые Кануном.
Я буду стариться, а ты
Останешься таким же юным.

Твои ......... черты,
Обточенные ветром знойным.
Я буду горбиться, а ты
Останешься таким же стройным.

Волос полуденная тень,
Склонённая к моим сединам...
Ровестник мой год в год, день в день
Мне постепенно станешь сыном...

Нам вместе было тридцать шесть,
Прелесная мы были пара...
И - радугой - благая весть:
........ - не буду старой!



Так плыли: голова и лира,
Вниз, в отступающую даль.
И лира уверяла: мира!
А губы повторяли: жаль!

Крово-серебряный, серебро-
Кровавый след двойной лия,
Вдоль обмирающего Гебра –
Брат нежный мой, сестра моя!

Порой, в тоске неутолимой,
Ход замедлялся головы.
Но лира уверяла: мимо!
А губы ей вослед: увы!

Вдаль-зыблящимся изголовьем
Сдвигаемые как венцом –
Не лира ль истекает кровью?
Не волосы ли – серебром?

Так, лестницею нисходящей
Речною – в колыбель зыбей.
Так, к острову тому, где слаще
Чем где-либо – лжет соловей...

Где осиянные останки?
Волна соленая – ответь!
Простоволосой лесбиянки
Быть может вытянула сеть?

[Akrill]

Мы прощаемся, мы наготове,
мы разъедемся кто куда.
Нет, не вспомнит на добром слове
обо мне никто, никогда.
Сколько раз посмеетесь, сколько
оклевещете, не ценя,
за веселую скороговорку,
за упрямство мое меня?
Не потрафила — что ж, простите,
обращаюсь сразу ко всем.
Что ж, попробуйте разлюбите,
позабудьте меня совсем.
Я исхода не предрекаю,
я не жалуюсь, не горжусь...
Я ведь знаю, что я — такая,
одному в подруги гожусь.
Он один меня не осудит,
как любой и лучший из вас,
на мгновение не забудет,
под угрозами не предаст.
...И когда зарастут дорожки,
где ходила с вами вдвоем,
я-то вспомню вас на хорошем,
на певучем слове своем.
Я-то знаю, кто вы такие, -
бережете сердца свои...
Дорогие мои, дорогие,
ненадежные вы мои...



Берггольц

[Akrill]

«За друга — постою!
За друга я в бою
Суров!» —
Твердит любой из нас
И повторять сто раз
Готов.
Но это лишь пока
Не начался куска
Делёж.
А жизнь как наподдаст —
И друга друг продаст
За грош!
Споткнёшься невзначай:
Дружище, выручай!..
Ничуть.
Один из десяти
Не поспешит пойти
Толкнуть.
Так что же — дружбы нет?
На это дан совет
Хорош:
Про соли тяжкий пуд.
Про то, как узнают,
Где ложь.
Все сто твоих друзей
При первой же грозе
Видны.
А с кем прошёл сквозь тьму,
Так знай, что нет ему
Цены.



Из книг Семеновой

[Akrill]

Из песен Последней Войны

Словно череп оскалом,
солнце нам посылает привет.
Брызнет кровью по скалам
чьей-то жизни последний рассвет,
Обагрятся отроги,
ветер в клочья истреплет туман...
В грязной ране дороги
копошится чужой караван.
Поздравляю, приятель -
ты опять дотянул до утра!
Что там врал настоятель
об извечной победе добра?
Ночь на западе прячет
ненасытную тушу свою...
День по-доброму начат,
раз достался не ты воронью!
Наклонись над прицелом,
убивай, но не помни обид,
Ибо вышедший целым
не товарищ тому, кто убит.
Тем, кто сгинул во мраке,
не поможет посмертный почет.
В самой яростной драке
вся надежда на трезвый расчет.
Здесь не место морали,
глупым чувствам, высоким словам.
Если вы проиграли,
здесь никто не заплачет по вам.
Бой идет не за славу,
а за шанс оттянуть приговор...
Откатившись в канаву,
не забудь передернуть затвор.
Не поможет витийство
там, где смерть собирает долги.
Мы - машины убийства,
точно так же, как наши враги.
И какое нам дело,
кем развязана эта война,
До какого предела
и зачем будет длиться она?
Мы не помним начала,
нам уже не увидеть конца,
Неизбежность финала
скрыта в каждом кусочке свинца.
Не воздвигнет ваятель
монумент на могилу твою -
Наши трупы, приятель,
станут просто обедом зверью...
Новый день начиная,
нам заря салютует пальбой.
Свищет пуля шальная,
ищет встречи, приятель, с тобой.
Ничего не исправить,
но на данном витке бытия
Тебя можно поздравить -
эта пуля опять не твоя.



Нестеренко

[Akrill]

Словно в клетке сидишь, если вехи намечены,
Шея в рабском ярме, коли даты предсказаны.
Даже сроки, когда будут раны залечены,
Давят, будто бы руки веревками связаны.

Напророчь мне три года в хоромах блаженствовать –
Убегу я – хоть дурнем, хоть волком ославленный.
Обяжи с лучшей девою жить-благоденствовать,
Под венец я пожалую лишь обезглавленный.

Если вижу грядущее я беспечальное:
Цели, средства, желания – все в нем увязано,
Для меня это хуже, чем песнь погребальная,
Знак того, что дорога туда мне заказана...

...Не корите меня за дела бесполезные,
Пожалейте себя, коль судьбой одурачены.
Крепко держат привычного когти железные,
Где все меры – отмерены, даты – назначены...



Из книг Молитвина

[Akrill]

Так долго вместе прожили, что вновь
второе января пришлось на вторник,
что удивленно поднятая бровь,
как со стекла автомобиля - дворник,
с лица сгоняла смутную печаль,
незамутненной оставляя даль.

Так долго вместе прожили, что снег
коль выпадал, то думалось - навеки,
что, дабы не зажмуривать ей век,
я прикрывал ладонью их, и веки,
не веря, что их пробуют спасти,
метались там, как бабочки в горсти.

Так чужды были всякой новизне,
что тесные объятия во сне
бесчестили любой психоанализ;
что губы, припадавшие к плечу,
с моими, задувавшими свечу,
не видя дел иных, соединялись.

Так долго вместе прожили, что роз
семейство на обшарпанных обоях
сменилось целой рощею берез,
и деньги появились у обоих,
и тридцать дней над морем, языкат,
грозил пожаром Турции закат.

Так долго вместе прожили без книг,
без мебели, без утвари на старом
диванчике, что - прежде, чем возник,-
был треугольник перпендикуляром,
восставленным знакомыми стоймя
над слившимися точками двумя.

Так долго вместе прожили мы с ней,
что сделали из собственных теней
мы дверь себе - работаешь ли, спишь ли,
но створки не распахивались врозь,
и мы прошли их, видимо, насквозь
и черным ходом в будущее вышли.



Бродский

[Akrill]

День, наконец, отмучался. Тьма опускает полог.
Если ты токарь или чиновник Москомприроды -
Можешь идти домой, но если ты гинеколог,
То не отложишь на завтра трудные роды.

Роженица, тридцатилетняя алкоголичка,
Об отце ребенка знает лишь, что - не импотент,
В этом роддоме рожает уже пятый раз. Привычка.
"Я бы таких кастрировал!" - думает ассистент.

"Эти твари хуже животных. Рожают дегенератов,
А мы тут тратим лекарства, работаем по ночам..."
И, поминая недобрым словом всяческих Гипократов,
Делает, тем не менее, то, что должно делать врачам.

Врач, принимающий роды, далек от этой позиции.
Пальцы в перчатках действуют четко, но не спеша.
"Не наше дело судить. Мы же не инквизиция.
Наше дело - спасти жизнь матери и малыша."

Он и впрямь так считает, а не потому, что ляжет
Вся вина на врачей, если смерть испортит проценты...
Дело идет к развязке. Между отекших ляжек
Показывается голова в кровавых клочьях плаценты.

Все, младенец в руках у доктора. "Посмотри-ка!" -
Показывает его матери, как козырного туза.
Сморщенное красное тельце дергается от крика
И открывает пронзительно голубые глаза.

Вроде нормальный, здоровый мальчик. Ну, слава богу.
Доктор снимает перчатки, халат, моет с мылом руки.
"Все-таки хорошо, что я выбрал эту дорогу,
А не поддался соблазну кабинетной науки."

Доктор едет в метро, едет в лифте, ищет ключи.
Сын-второклассник спит. Жена встречает в передней.
"Ну как?" (Поцелуй) "Рerfeсtum!" "Ох уж эти врачи!"
"Случай был сложный, однако не первый и не последний."

Доктор садится в кресло, лениво смотрит журнал.
Что-то шипит на кухне, призывно пахнет едой.
"Что-то ты бледный." "Устал." "Совсем ты себя загнал!
Ведь уж не мальчик..." "Что ты, я еще молодой!"

Доктору тридцать семь. Он намерен дожить до сотни.
Он ведь не знает, что в будущем, всем еще чужом,
Голубоглазый мальчик выйдет из подворотни
И, не говоря ни слова, ударит его ножом.



Нестеренко

[Akrill]

Если жизнь покатилась к дурной полосе,
На закате особенно чёрного дня
Я скажу: «Ну и что? А подите вы все!
Лишь бы дома, как прежде, любили меня!»

Если дома хоть кто-то мпе искренне рад,
Если с визгом навстречу бросается пёс,
Это будет награда превыше наград,
Что бы прожитый день на хвосте ни принёс.

Если кошка, мурлыча, прижмётся к душе,
Этот тёплый комок — оборона от бед,
И Вселенная сразу начнёт хорошеть,
И растает, исчезнет недоброго след.

Ну а если чей дом — это просто ночлег,
Не согретый биением верных сердец,
Беззащитен на свете такой человек,
Кто не сеет добра — тот ему и не жнец.



Из книг Семеновой

[Gaby]

Хорошее стихотворение! Вообще мне почти все стихи Семёновой нравятся

[ Это сообщение было отредактировано: Gaby 2007-07-31 00:27 ]