ЭВИТА

[Denver]

В этой теме я буду писать, где-то "переписывать" историю жизни Эвы Перон? основываясь на книге "Страсти по ЭВИТЕ" фактах и своем мироощущении. Надеюсь на ваше содействие)))
Хочу познакомить вас с жизнью женщины-легенды, с одной из самых значительных и загадочных фигур новейшей истории...



>>> Эве принесли ручку и тетрадь в твердой обложке, она набросала несколько слов:

"Эва Мария Ибаргурен (Дуарте или Д'Уарт) де Перон!! Чола, Негрита, Чолита, Моя Негрита, Эва Мария, Эвита".
"Шлюха, Кобыла, Буржуйка, Пижонка, Оборванка, Дрянь, Самозванка, Сваятая, Духовный вождь Нации, Эвита капитанша, "Фея Обездоленных".
"Я должна смирится, должна принять все имена, все прозвища. Такова я есть, такой я могла бы быть - всякой и никакой. Но на обложке тетради я написала одно слово: "Эвита".

"Очень славная ручка, она хорошо пишет, хотя почерк у меня сейчас не важный(температура 37,5). Что напишу я этой ручкой: объявлю о начале войны или составлю завещание? Тут уж Судьба распорядится: орел или решка". - Эва была больна раком...


Continuation follows in the future...

[Denver]

>>> Она родилась 7 мая 1919 года, с восходом солнца, на полях ЛА-УНИОНА, мать выбрала такое место сознательно: братья и сестры были уже больны и не пристало им слушать стоны роженицы...
Она не знала отца и не хотела его видеть, он любил всех ей братьев и сестер, всех кроме нее...
Хуан Дуарте долгие годы любивший ее мать, братьев и сестер отказался признать Эву...

Ее зарегистрировали как Марию Эву Ибаргурен, а не Дуарте. Она была убеждена что ее появление на свет завершило их долгую любовь, которую долгое время держали в тайне. Так как Хуан имел другую, законную семью в другом городе.


Continuation follows in the future...

[Denver]

Типо, спасибо что выразились)))

[Denver]

>>> Далекий день 9 января, Эве 7 лет.
Эва проснулась от шума дождя. Возле конюшни стоит несчастный Першон со сломанной ногой. Вот уже который день никто не подходит что-бы прикончить его. Копыто сломано, ноги нелепо вывернуты в сторону. Он понуро стоит под непрерывной дробью холодного дождя. "Я смотрю на него и чувствую, как он ноет. У меня кружится голова, словно густой влажный воздух насыщен ядовитыми испарениями. Я понимаю что прикончить коня придется мне, никто другой этого не сделает..." Эва вспомнила рецепт, о котором однажды рассказывал ее брат, собрала я годы и добавила к ним листья цукаты. Все перемешано и сложено в глубокую миску... "Я жду. Затем ставлю миску перед конем и пытаюсь наклонить его голову к земле. Он не ест."
Возвратившись домой Эва слышит душераздирающий и безутешный крик матери. Он умер. Умер Тот человек. Он ехал в Хунин, машина перевернулась и рухнула. Умер их благодетель - далекий, всемогущий и щедрый Хуан Д'Уарт.
На похороны собрался весь город. "При нашем появлении воцарилась зловещая тишина... Мама подняла вуаль, мы выстроились за ней по старшинству." Было заметно что их появления ждали... Эва дрожала от страха, она боялась унижения, что их оскорбят...
Их мама добилась того чтоб дети простились с отцом. "Мы шли гуськом по старшинству... Обстановка завораживала меня: цветы, свечи , венки, увитые множеством цветов с золотыми буквами... Самой необычное ожидало меня в береди: продолговатый черный футляр похожие на гондолу или огромный музыкальный инструмент" - гроб, где покоился Тот человек. "Хуан приподнял меня и я коснулась губами лба того человека" - смесь брезгливости и страха. "Мне показалось, что я сделала некое жидкое открытие. я и вообразить себе не могла, что мертвецы бывают такими холодные, несмотря на жаркий январский день. Мне почудилось что у мертвеца громадный нос, Который занимает гораздо больше места, чем нос на лице живого, а ноздри - зловещие пещеры... В это миг мне пришло на ум, что все эти горы цветов принесли для того, что-бы заглушить отвратительный густой запах, худший от лица Хуана Дуарте".
В Лос-Тольдос мы вернулись к ночи, прежде чем лечь спать Эва спустилась в низ и выглянула во двор. Першерон стоял понуро, так и не притронувшись к приготовленному Эвой салату. Два дня спустя забили кувалдой работники местной бойни...

Continuation follows in the future...

[Denver]

Elen, приятно знать что меня кто-то читает)))

[Denver]

>>> Человек возрождается пережив любое потрясение - будь то смерть, поражение или утрата", - сказала как-то раз Эва своей маникюрше.

Осталось только восемь месяцев.
Две трети года.
Одного-единственного года.

После смерти Хуано Дуарте, матери Эвы братьям и сестрам прошлось несладко. Мать Эвы целыми днями работала за швейной машинкой, пытаясь прокормить семью, ее брат Хуанито на мялся посыльным в бакалейную лавку, сестра Элиса устроилась на почту. А Эва - пошла в местную школу...
"...иногда в бессонные лихорадочные ночи детских болезней она просыпалась и не отрываясь смотрела, как поднимается и опускается иголка швейной машины..."
Как-то раз, в о время избирательной компании, Хуана Дуарте (мать Эвы) получала получила единственный в своей жизни большой заказ - сшить белые пончо для индейских вождей...
С самого начала Эве в школе туго. Она была самой маленькой, хрупкой в классе, однако отличилась упрямством и своеволием...

Continuation follows in the future...

[Denver]

>>> Немного о фонде…

Эва создала благотворительный фонд которой реально помогал простым людям, таким какой была сама Эва. Это была огромная машина

Бесконечные письма. Старательно выведенные буквы, почерк простых людей. Аккуратно вырванные из тетради листки, оберточная бумага. “Сеньора Эвита, помогите мне, я вынужден, обратится к вам, прошу вас, умоляю, нахожусь в очень затруднительном положении…”
И о чем только не просил на род Аргентины свою сеньору! Кастрюли, костыли, матрасы, лечение в больнице, вызволение из тюрьмы, вставные челюсти, протезы, работа, скот, школьные принадлежности, инструменты…
Эва никогда не читала письма до конца - “Я просматривала их, и мое сердце угадывало главное. Страдания замечаешь сразу, истина обходится без пустословия…
Неужели кто-то вспомнил о твоем убогом существовании, заметил твои страдания? Ты держишь в руках письмо с государственным штемпелем: почтальон вручил конверт лично тебе. Настал твой день, тебе ответили, и ты получил вставную челюсть, или костыль… И вот ты снова поверил в жизнь и в политику! Наконец-то равнодушное государство сказало тебе «Да»!”

В последние месяцы жизни Эва не могла уделять фонду столько же времени, сколько и раньше. Помимо болезни ее беспокоил набирающий силу оппозиционный аппарат, состоящий из людей которые невзлюбили Эву с того самого момента, когда первый раз увидели ее с Пероном…

“Как здесь тихо! Какое пустое, никчемное существование! Я бездействую, я оказалась на обочине жизни, и все что мне остается, - наблюдать за наступлением болезни, а ведь мне всего тридцать два года! Дьявольские козни, вот что это такое!”

[Denver]

>>> В то время Эва еще полагала… “Болезнь одолевает нас, когда мы сломлены, пали духом. И она отступает, когда мы боремся, когда мы живем, действуем. Болезни возникают и исчезают по таинственным причинам, о которых не ведают врачи. Умирает тот, кто уже мертв. Живет тот, кто хочет жить. Когда у нас не хватает духу бороться, кричать что есть мочи, мы начинаем умирать. Почти все люди мертвы – они ходячие мертвецы. Я буду бороться, Ренци, и, значит, я буду жить…”

[Denver]

>>> “Пусть эти идиоты запомнят: я родилась в Хунине!”

Эва была великой женщиной, она была особой, такими бывают люди, которым выпал нелегкий жребий, необычная судьба…

В детстве Эва слыла озорной девчонкой, лазила по деревьям… Ее мать на своей машинке шила ей панталоны из обрезков яркой цветной ткани, они пестрели сквозь зеленые ветки деревьев. Она была шустрой девчонкой.
Как то раз с веток свалилась ее сестра, в другой она сама. Но Эва не заплакала, стерпела…
Она не заплакала и в тот вечер, когда ее мать донна Хуана поставила на плиту сковородку, чтоб подарить пончики, и Чола, которая вместе с сестрой носилась по кухне, опрокинула на себя кипящее масло. Через три дня кожа ее почернела. Говорили, так и останется. Но потом обожженная кожа сошла и стала такой же, как была раньше, разве еще белее…

В Лос-Тольдосе жила старуха по имени донья Асунсьон, может ведьма, а может чокнутая. Она раздавала детям карамель после мессы. В первое воскресенье, когда ожог зажил и Эва отправилась в церковь, старуха ей сказала: “Ты, детка, можешь родиться по настоящему, если хочешь, если у тебя получатся. Твоим сестрам и стараться нечего, а вот ты, дочка, если захочешь, можешь родиться…”

Семейство Дуарте прожили в Лос-Тольдосе до тридцатого года. Хуана гордилась своей любовью с Хуаном Дуарте. Когда осталась одна люди не забыли этого, то и дело приставали с поучениями и наставлениями, с упреками, к которым прибегают, когда завидуют тому, кто живет или жил по-своему. Тогда ее прозвали полюбовницей…

Хуана понимала что больше так продолжаться не может. Семейство Дуарте перебралось в Хунин. Было это аккурат перед военными беспорядками тридцатого года. Они упаковали свои пожитки и сели в поезд, почти не с кем не простившись. Нечто не держало их в этом городишке…


Эва в ярости швыряет на пол отпечатанные страницы.
– Ренци! – кричит Эва. Никто не отвечает.
Стоит тишина, которая еще больше выводит ее из себя, словно гнев бесцельно носится по устланным коврикам пустынным коридорам резиденции…
– Ренци! – Перед ней выскакивает Ренци (Ренци – верный помощник и друг Эвиты), он боится ее гнева – слишком хорошо он знает Эву. – Что за сукин сын съездил в Лос-Тольдос и теперь утверждает, что я там родилась?!!
Неужели это посмели напечатать?!!
– Нет, Сеньора. Эти материалы только что принесли в отдел информации… В отделе интересуются, могут ли они опубликовать их в журнале…
Пусть эти идиоты запомнят: я родилась в Хунине! Есть свидетельство о рождении, а если они будут настаивать, я засажу их в тюрьму… Пусть найдут автора и объявят ему: нет никакой свободы печати, свобода печати принадлежит мне одной!

Мое прошлое, настоящее и будущее принадлежит только мне одной, я сама их сделала. Я не хочу слышать ни о каких родственниках, ни о детстве, ни о шлюхе которая меня родила!

Эва превратилась в пламя, пылающее в сумерках. Безжалостное пламя раздуваемое бешеным ветром гнева. Эва пытается заснуть… Все что написал этот человек – чистая правда…

[Denver]

>>> “Уже в 1944 году, когда Перон впервые попросил меня пойти с ним в театр «Клон» - он тогда был вице-президентом у Фарреля, - я поняла, что они настроены против меня. Я поняла по тому, как они со мной поздоровались.”

“Не знаю, как мне удавалось лавировать меж потоками ненависти и неприятия… Я была похожа на девушку бегущею сквозь пламя.”

“Это вроде капризов моды: в один прекрасный день и не понятно по чему политическая оппозиция идеям Перона соединилась с ненавистью и презрением ко мне. Появились своего рода профсоюзы ненависти: студенты ФСБА, столичная интеллигенция, банковские чиновники, покорные своим мужьям дамы из среднего сословия…
Моя болезнь… видимо они все вместе мне ее наколдовали. Я уверена, вся их ненависть обернулась порчей.”

Четырнадцатого сентября 1951 года стало известно о готовящемся заговоре, который возглавлял националист Бенхамин Мендес. Демократы замышляли переворот - во имя официальной демократии без народа, демократии которую можно назвать уродливым и жестоким детищем интриг.
В этот день Эва произнесла пророческие слова: “Мы обе больны раком – и я и Аргентина. Или мы его одолеем, или погибнем вместе. ”
Эва считала себя главным поводом для возникновения заговоров, которые превратились в болезненную реальность для Аргентины.

Заговор Мендеса схож с восстаниями 1944 - 1945 годов, изменилось лишь имя главного заговорщика. Тогда главным действующим лицом был генерал Авалос.

Однажды Авалос пожаловал к Перону на квартиру, но он и не подозревал что несколькими месяцами раньше в нее въехала Эва. Не знал Авалос и того что на крошечной кухне за дверью Эва готовила цыпленка. Авалос от лица военной верхушки по-дружески посоветовал Полковнику: как аргентинский офицер он должен блюсти честь мундира и не женится на особе, «запятнавшей свое имя в артистических кругах, которая не пользуется достойной репутацией в армии, чуть ли не авантюристке».

Авалос не разу не произнес слово «шлюха» или чего-то вроде, но когда Эва ворвалась в комнату, неся в руках блюдо с цыпленком, впечатление было такое, что генерал назвал ее именно так. Глаза ее пылали. Она не смогла совладать с собой и опрокинула на генерала блюдо с курицей и горячим соусом.

Эва скрылась в спальне. Перон побежал за полотенцем, потому что томатный соус струился по генеральскому мундиру…
Он смеялся, вручая полотенце генералу. Перон и не подумал извиниться, словно наблюдал эту сцену со стороны.

Похоже, именно в этот вечер Перон полюбил Эву по-настоящему: Эва была единственным человеком, которого он уважал, считая в чем-то равным.

В последующие недели успешно действовал хитрый план Перона. Мендес оказался в изоляции, его поддерживали скудные силы. Мендес защищал безжизненную, выдохшуюся демократию…

[Denver]

>>>
“Предсказать куда движется История, не может никто. История, она как мяч, которым играет обезьяна…”
Ренци заметил что Эва подавлена, она опустилась на диван, и воскликнула:
– Как же все плохо! Зачем я только уехала из Хунина!

[Denver]

>>> “Когда мы приехали в Хунин, он нам показался настоящим Парижем – мне и всему нашему «племени». Мы сошли с поезда, навьюченные узлами и тюками, и жизнь очень скоро наладилась, хотя от перемены климата у матери побаливали вены на ногах. Первым делом, оказавшись в пустом доме, мы включили «Эриксон» (Радио подаренное Хуаном Дуарте наконец-то пригодилось, ибо в Лос-Тольдосе не было электричества). Словно по волшебству жизнь хлынула в наше жилище. Мы поставили приемник на полку, прибитую высоко не стене, чтоб никто случайно не опрокинул. Оттуда шла жизнь, богатый веселый мир…”
“Но главным было другое: матери вдвое меньше приходилось работать.”
“Моя мать с ее больными ногами даже мессы слушала по радио. Их передавали по воскресениям в девять утра. Принарядившись и покрыв голову мантильей, она усаживалась в кресло. По окончании мессы, сняв и аккуратно сложив мантилью, снова возвращалась к швейной машинке.”
“Однажды, когда мне было лет десять, я оделась как на праздник, тщательно причесалась и, стоя напротив радио, слушала торжественно объявленный концерт Алехандро Брайловского. Конечно, домашние надо мной смеялись. Я нарядилась так, словно готовилась слушать настоящий концерт…”
В общем, радио приносило в их дом жизнь, иные программы собирали вокруг приемника всю семью.
“Еще одним источником, доносившим до нас гул неведомого мира – точнее сказать, отзвуки светской суеты, – были журналы. Журналы приоткрывали дверь в чудесную, далекую реальность. Мода, парижские новости, роскошные балы в Буэнос-Сайресе, помолвки и сердечные победы светских дам… Одним словом, жизнь. Легкая, веселая жизнь больших городов…
Я заглядывала в бездну, всматривалась в неведомый мир, таивший что-то порочное.
Казалось непостижимым, что Хунин мог иметь какое-то отношение к той реальности…”

“Аккуратно расчерченные улочки, расходящиеся в разные стороны от площади Сан-Мартина, которую я называла зевотой. Скука бессмысленной жизни, как поется в танго. С одной стороны площадь Сан-Мартина, с другой церковь, в которую Бог побрезгует заходить, у него слишком хороший вкус…
Воистину, центр мира был повсюду только не в Хунине. ”

[Denver]

[Denver]

>>>
- Буэнос Айрес 22 августа 1952 - "день отречения", а вернее ночь когда Эва водили за нос толпу... Ей предложили занять пост вице-президента. Эва была полна решимости занять этот важный пост, в ее руках должна была оказаться власть, реальная и законная. Эва была больна, но собиралась бороться до конца. Произошло нечто. На кануне ночью у нее был приступ, Эва решила и отказаться...
Но как объяснить это народу, который боготворит Эву? "Я перестала плакать и, стоя в темноте, чувствовала, что меня поднимает невидимая сила - исключительно духовная. Так, наверное, свою волю Бог. Такое могут послать только небеса...
Нескончаемый, пронзительный стон толпы. Единение сердец. Огромное невидимое сердце выталкивает меня в верх. Я лечу в высь, парю над городом..."
Ропот толпы стал оглушительным:
- Эвита! Эвита!
Между Эвой и толпой начался диалог:
- Товарищи, товарищи! Я отказываюсь не от борьбы, а только от должности. Неужели вы думаете, что если бы пост вице-президента был полезен для нашей сели и эта должность давала мне реальные возможности, я отказалась бы от нее?
- Говори! Соглашайся! Скажи "да"!
Конечно такого никто не ожидал...
- Всеобщая забастовка! Забастовка, всеобщая забастовка!
- Товарищи, разве Эвита хоть раз обманула вас? Разве я не делала того, что вы хотели? Прошу об одном подождите до утра...
Все решили, что она согласна. Только так можно было заставить разойтись несметную толпу. 31 августа она выступила по Национальному радио и объявила об отказе:
- Я обязана сообщить аргентинскому народу о своем и категорическом решении отказаться от чести занять предложенную мне должность...

[Denver]

Помните что я писал про маникюршу...

[Denver]

Мн. Ща буду писать; не сегодня-завтра закончу, и канет моя "Эвита" в небытие...

[Denver]

Думаю завершить жизнеописание Эвы Перрон…

>>>
Остается всего двадцать четыре часа.
Нет уже ни сна, ни бодрствования.
Только бесконечное море в непроглядной ночи.
Мои ноги уже коснулись воды.

Студеные июльские дни. Вся страна замерла… На против резиденции выстроился непреступный милицейский кордон, люди молились всю ночь.

Последние часы жизни Эва прибывала в сознании. Потом настало забытие, а в 20:23 Эва Мария Ибаргурен (Дуарте или Д'Уарт) де Перон умерла. В этот момент ее окружали мать, сестры, брат, Перрон и врачи… На ее лице появилась умиротворяющая улыбка…

За несколько дней до смерти Эве приснился страшный сон, она проснулась в ужасе: ей показалось, что она лежит в гробу.

В последние минуты Перон и Эва не говорили, они лишь смотрели друг на друга. Эва испытывала к нему чувство нежности и сострадания, как мать, которая вынуждена покинуть свое дитя. Они беседовали на своем языке.
Не задолго до смерти Эва сказала Перону, едва слышным голосом:
- Жить мне осталось совсем не долго. Спасибо за то, что для меня сделал. Прошу тебя еще об одном... Никогда не переставай бороться за бедняков. Только они умеют быть верными.

Эва позвала свою служанку, та вошла с опухшими глазами, эва сказала ей:
- Когда меня будут обряжать, пусть Алькарас сделает мне мою любимую прическу, но только не сильно стягивает волосы на висках, пусть лицо будет чуточку по круглее.

[Denver]

>>>
Позвольте представитmся: я - Сара Гатти, я делала Эвите маникюр еще в салоне "Лейла" у Алькараса...
В тот день я собиралась в кинотеатр "Гомон" на "Плоть и дух", как меня срочно вызывают к ней. ...Мне выпала роль услышать ее последние слова в этом мире, она произнесла их, когда я перестала рыдать:
- Тридцать три года, тридцать три килограмма, вот и все... Слушай внимательно Сара, скоро все сюда войдут, потому что я умру, а потом позовут тебя. Сотри с моих ногтей этот красный лак и покрой прозрачным "Куин оф Диамонд", который вчера приказали купить. От фирмы "Ревлон".

[Denver]

[Denver]

Сообщение, на следующей странице не рекомендаю читать впечатлительным людям...


[ Это сообщение было отредактировано: Denver 2005-12-10 10:13 ]

[Denver]

Ниже приведен Эпилог из книги "Страсти по ЭВИТЕ", я не стал ничего менять или дополнять, просто "перепечатал книгу"...

[Denver]

>>>
Эпилог
Вы знаете, это были самые многолюдные похороны. Для съемок прибыла техническая группа, которая работала с Де Милом и Джоном Хьюстоном. Уж чего-чего, а хоронить, мы аргентинцы, умеем. Мы настоящие мастера похоронных дел.
Повсюду раздавался плачь – то скорбел мой народ, мои «оборванцы».
Доктору Ара, специалисту, овладевшему искусством древних египтян, поручили меня забальзамировать, заплатив сто тысяч песо. Мне самой это никогда не пришло в голову. Впрочем, почему бы и нет? Ведь я женщина, и вы знаете, как сильна во мне губительная страсть к роскоши и косметике.
Больше года Ара запирался по ночам в ВКТ и вводил мне в вену эликсир вечной молодости. Он работал молча, как положено творцу не-жизни, чистой видимости, знатоку великого искусства, восходя к эпохе цивилизации Верхнего Египта – четвертого тысячелетия до Рождества Христова. Содовые ванны. Инъекции спирта, нагретого в стальных резервуарах до шестидесяти градусов. Трихлориды, тимоловые кристаллы, парафин.
Днем меня выставляли в стеклянном саркофаге в доме Всеобщей конференции труда. Доктор Ара внимательно следил, чтобы на моей коже не выступили трупные пятна. Иногда он приказывал унести саркофаг, и продолжалась ночная возня со шприцами. На моем лице сохранилась улыбка. Ведь я жаловалась падре Бенитесу, что мало улыбалась при жизни. Теперь легкая улыбка не сходила с моих уст.
«Я для них – враг» - вот что я всегда говорила. В 1955 году, когда последователи так и не расстрелянного генерала Мендеса покончили с народной демократией, меня похитили и скверно со мной обращались. Представьте себе: тупые военные не поверили, что это была я. Они решили, что перед ними кукла, вроде той шведки из Хунина, и важный доктор Нерио Рохас потребовал отрезать у меня мизинец и мочку уха, чтобы отправить на анализ.
Вальш рассказывает, что один одержимый похотью солдафон открыл гроб с моим телом, но так и не решился надругаться над ним. Он ударил меня кулаком по лицу и повредил скулу, вдавив ее внутрь… И только в 1972 году Ара, уже находясь в Испании, мне ее вправил. Помните, как поется в танго:

Меня ты запомнишь навечно,
Нещадно тебя я терзал…

Я вновь оказалась на улице. Они так и не решились сжечь меня или бросить в реку. Я лежала в фургоне, стоявшем на углу на углу Виамонте и Родригеса Пеньи. Затем меня перенесли на склад Службы разведки, где я долго томилась среди ящиков со списанным оборудованием. Всего в нескольких шагах от нашей квартиры на улице Посадас!
Президент, занявшие место Перона, - помните, тот самый офицер, с которым я танцевала на вечеринке у Альвароса и Хардин (не помните), - постарался сделать так, чтоб мои следы затерялись. Он подготовил еще несколько гробов и велел положить туда кукол. И вместе с ними меня привезли в Италию. Там моя судьба складывалась благополучно: я побывала в Риме, а затем покоилась на кладбище в Милане под именем сеньоры Маджио.
Прошли годы, и вот в 1972-м элегантный офицер, взявший штурмом ворота №8 в Кампо-де-Майо, где Мендес на грузовике переправил меня через лазурный берег в Мадрид. После семнадцати лет скитаний и унижений… К тому времени он уже был генерал-лейтенантом и президентом de facto.
Там мы увиделись вновь (про Перона). Как обычно, слова нам были не нужны. Стояло особенное утро, какое бывает только в Мадриде. Он увидел, что я сохранила для него улыбку. И мы сказали друг другу все, как в тот день в ресторане «Мюнхен» на Констанере, когда он, попивая кофе, курил свою крепкую сигару, пахнувшую, как табак дедушки Диохнеса.

[Denver]

В инте искал информацию про доктора Ара и наткнулся на очень интересную статью газеты Правда.Ру - "Эвита Перон: боготворимая и ненавидимая". Некрофилы и просто не равнодушные - возрадуйтесь!!